Я иногда ныряю в норы навязанных нравов, но в этом нет красоты.
Порой пропасти сих пропащих пестрят праведностью привитых, аки огнём.
Я строю фундамент на честности, но сроки жмут как одежда, да и честность жмёт.
И фундамент выходит струной. А дом на нём - солью.

Я - шахматный экстрасенс на полставки, почти Изая.
Новые-добрые прощания всегда такие несбывшиеся…
Стремление выкладывать больше смыслов в однозначность
совершенно неоднозначно. И ещё совершенно. И ещё однозначно.

Я - солист в клубе плохих танцоров.
Мы все такие двигаемся, а сами смотрим на реакцию окружающих.
Мы все такие поём, но с пингом не можем попасть в ноты.
Мы все такие взрослые, что никак не можем признать в себе детей.

Я - инвалид на моноциклее в гонке на вымирание. Мчу со сломанной верой в мертвое будущее.
Мой одноколесный транспорт заряжается у кофеен беспечностью и лошадиной порцией зависти.
Я еду на моноцикле по шпалам, держу равновесие, и мои руки больше ничего не могут принять.
Кто несёт ношу большую - всегда бесстрашнее. Я еду трусцой, трусами, трусом, true.com.

Моноцикл потянет назад, и он упадёт, если привязать к нему груз взрослости.
Я попытаюсь вытянуть голосом пируэт уже лёжа, чтоб найти себя вне времени.
Мне было бы лучше иметь хороший голос, чем слух. Но я и глух, и нем.
Ты что-то говоришь, я не начинаю слушать даже после “но”, но наконец получаю желаемое.